суббота, 29 октября 2011 г.

Дина Рубина. Ральф и Шура.


Ральфа принесли в дом двухмесячным младенцем, когда Шура была уже взрослой,
абсолютно самостоятельной и своенравной особой.
Как известно, у каждой кошки свое выражение лица. Так вот, Шура озиралась вокруг с
видом властным и чуть высокомерным. И голос был бесподобным: вкрадчивый голос
женщины, изображающей кошачье мяуканье. Она не поняла или не захотела понять, что этот пискунок вырастет со временем в охотничьего пса, и с первого дня установила над ним презрительную опеку: вылизывала его, выкусывала блох, но время от времени и лупила по морде безжалостной лапой.
Так что Ральф вырос в трепете перед властью Шуры. Он благоговел и никогда не
посягал на передел этой власти. По пятницам дед покупал на базаре петуха и собственноручно разделывал его для субботнего стола, напевая, насвистывая и гнусаво споря себе под нос с какими-то своими оппонентами; дед был, между прочим, хирург, которого добивались пациенты, – благоговели, руки готовы были целовать! Но во всем остальном, кроме этого царского владения профессией, дед был человеком не то, чтобы простецким, но несколько брутальным. Петуха разделывал професионально, разве что не в перчатках. Впрочем, даже и зашивал суровой ниткой — если внутрь «брюшной полости» запихивались яблоки или сливы с орехами, или когда бабушка торжественно объявляла, что грядет фаршированная шейка.
   Петушиную голову дед бросал в кухне на пол, зная, что Шура уже поджидает
лакомство. Шура хватала голову, взлетала на пианино и там деловито расправлялась с ней, пользуясь выгодным местоположением, прямо на стопке нот с ноктюрнами Шопена.
Сладострастно трепетал в ее любовных объятиях вялый петушиный гребень.
(Музицирующие гости потом никак в толк не могли взять — что тут происходит с
любителями ноктюрнов, отчего ноты все окровавлены?)
Ральф внизу бесновался, униженно выклянчивал кусочек, становился на задние лапы,
стараясь ухватить лакомство за гребень. Шура тотчас размахивалась и отпускала ему
увесистую оплеуху.
Но это были праздничные утехи.
В будни они кормились из одной миски и ни разу не подрались из-за куска.
Раз в полгода просыпалась старая черепаха Рындя, – она квартировала за шкафом.
Появлялась, тяжело шкандыбая, скрежеща по деревянному полу днищем панциря и
стуча костяными гребнями лап. Величественно, как линкор, направлялась к той же миске…
Ральф и Шура изумленно расступались, на протяжении медленной старческой трапезы
сидели поодаль и потом молча смотрели вслед уползающей восвояси долгожительнице…
В летние дни Ральф, бывало, разляжется на ковре, прямо на солнечном квадрате от
окна, а Шура вылизывает ему брюхо. Он разнежится, сморит его сон, раскинется он, как
падишах… и тогда коварная Шура, заскучав в отсутствие интриги, взбирается на шкаф и
оттуда прыгает прямо на Ральфа, вонзив в его брюхо когтистые лапы!
Одурев от боли и неожиданности, он высоко подпрыгивал, ошалело взвывал, и
начиналась безумная погоня по комнатам с заливистым лаем и отрывистым кошачьим
хохотком.
Интересно, что остальных кошек, с которыми сводила его судьба, Ральф ненавидел,
вскипал бешенством, гнался, преследовал, настигал, вгрызался… Душил! Трех невинных
котят передушил во дворе, как цыплят, и с торжеством притащил домой. Что ты с ним
будешь делать, говорил дед, восхищаясь: охотничий пес.
Шура вообще-то была пуританкой, гулять выходила редко, но однажды, уж и не
поймешь как — забеременела. В ожидании ее родов дед построил для Шуры из картонной
коробки от холодильника родильный домик, напоминающий собачью конуру, с таким же
круглым отверстием.
Рожала Шура тяжело, стонала, как человек. Ральф улегся поперек входа в домик,
временами подвывал, то ли утешая, то ли пособляя ее женской работе… Никого к Шуре не
подпускал, и если кто-то осмеливался пройти по коридору мимо конуры, скалился и рычал.
Шура принесла единственного котенка. И вот этого котенка Ральф считал своим
сыном, всюду таскал с собой и ревниво оберегал.
Через несколько лет Шуру убили хулиганы. Недели три Ральф погибал от тоски. Не
ел… Валялся на полу, катая башку на протянутых лапах… И позже, даже годы спустя, вдруг остановится посреди игры, словно прислушивается — не показалось ли? не голос ли это Шуры, вкрадчивый голос коварной, блистательной женщины?.. Тогда дед, жестокий,
окликал его:
— Ральф, где Шура?
Тот начинал метаться по комнатам, обыскивать углы, заглядывать под диваны, под
столы… Выкатывал старую черепаху Рындю — как тазик — из-под шкафа…
Садился в центр ковра, в солнечный квадрат, где обычно Шура вылизывала его
блохастое брюхо, и звал протяжными стонами:
— Шу-ра, Шу-ра, Шу-ууура!..


Не могу не поделиться....

2 комментария: